Известная певица Анжелика
Варум в последнее время редко появляется на российской сцене. Она
активно гастролирует в США, готовит к выходу свой новый альбом. Но в
конце минувшей недели она выступила в Кремлевском дворце. Сейчас вы в Москве, через несколько дней улетаете в Америку. Греки говорят: " Дом – это там, где тебе хорошо". А где сегодня ваш дом? – Я хорошо себя чувствую и в нашем доме в Майами, и в нашей московской квартире, - отвечает Анжелика "Новым Известиям". –
Кстати, о Москве, Юрий Лужков недавно запретил петь под фонограмму на
тех концертах, которые устраиваются на средства столичного бюджета. Как
вы к этому относитесь? – На мой взгляд, если это решение
такое прямолинейное и нет каких-то подпунктов, то оно абсурдно, и я к
нему не готова. Если в концерте за счет казны в афише стоит мое имя, а
я приехала из Новосибирска с ангиной и физически не могу петь, а петь
надо, ведь люди пришли, то этот запрет ставит концерт под возможность
срыва. Кроме того, есть варианты больших гала-концертов со съемкой, и
артистов будут пачками вырезать из эфира только потому, что плохо
сработал звукорежиссер. Если бы сначала научились работать
звукорежиссеры, то не было бы проблем петь живьем. Есть условия, когда
фонограмма необходима. И это не мои условия, а снимающей компании. Им
нужна фонограмма для того, чтобы обеспечить себе гарантированно
качественную съемку. Все музыканты работают с разными технологиями.
Подогнать все это – бешеный труд. Бывает, что тебе дают три минуты в
большом гала-концерте, и тебе просто некогда будет выставлять
инструменты, если ты работаешь с живыми музыкантами. – А вам самой работать приятнее с фонограммой или без? –
Конечно, живьем. Со всеми хрипами и сипами, потому что это происходит
здесь и сейчас. У людей ведь главное чувство – это не поклонение, а
сопереживание. Мы работаем живьем. У Лени свой живой коллектив, у меня
свой. Я терпеть не могу петь под фонограмму, у меня все время паника,
что эта фонограмма остановится. Хотя есть мои коллеги – просто шаманы
фонограммы. И зрителю на их концертах совершенно не важно, что
происходит, потому что происходит это таинство шаманства. – В результате вашего с Леонидом взаимного " шаманства" на сцене у зрителя создается впечатление, что вы, как говорят французы, "сцепленные атомы". Это случилось сразу? И есть кто-то, кто способен понять вас лучше, чем он? –
Как только я услышала его музыку, я сразу поняла, что это – мой
человек. Что он понимает и чувствует то же, что и я. Близкий человек. И
мне сразу стал понятен его масштаб. Кстати, услышала я как раз
фонограмму на телевидении. Потому что на телевидении живой звук не
пишут, как правило. – Как вы, с точки зрения музыканта, относитесь к процессу освоения музыкой Интернета? –
За музыканта большое спасибо. С точки зрения человека, существующего в
мире музыки, конечно, в смысле безграничности передачи музыки Сеть дает
огромные возможности. С точки зрения шоу-бизнеса как бизнеса и особенно
защиты собственных прав, эта вещь абсолютно стихийная и пока не
поддающаяся контролю. Но я по духу человек, направленный на
бескорыстие. Не опускаясь на землю и не касаясь реалий, я скорее за
этот процесс, чем против. – Вам легко жить с творческим человеком? С мужчиной, который нравится всем? –
Тя-же-ло. А без него не имеет смысла. У женщины в природе – потребность
опекать и заботиться. И как приятно, когда твой ребенок состоялся. Даже
если это старший ребенок. – Вы так воспринимаете Леонида? – И так тоже. – Ваши песни влияют на вашу жизнь? –
Да. И в этом смысле я фаталист. Я не пою песен о несчастной любви. У
меня был случай, когда потрясающий поэт Валера Севастьянов написал
потрясающий романс, словно из Серебряного века сошедший. И я попросила
поменять слова «я и ты» на «ты и он». Чтобы дистанцировать от себя эту
историю, полную боли. У меня были предложения ролей в кино, в которых
судьбы женщин, полные боли. Я отказывалась от этих ролей. Я знаю, что
не я одна имею такую позицию. И потом, есть энергетика в отношении
людей, которые видят тебя все равно через твою музыку и твои роли. – По-вашему выходит, что лучший способ стать счастливой – это стараться ею быть? – Стараться – это компромисс. Не стараться, а просто быть. Взять на себя эту ответственность. –
Но быть счастливой намного труднее, чем быть несчастной. У нас очень
любят жалеть. И многие наши звезды строят карьеру именно на этой
потребности зрителей. – Вы знаете, это
разные профессии. Я не хотела бы назвать себя громким словом
«музыкант». Но все-таки я человек от музыки. Я люблю музыку. Мне
нравятся в ней какие-то вещи до дрожи… А есть другая совершенно
профессия, с другими задачами и другими, гораздо более страшными
жертвами, с другими компромиссами – звезда! И звездой надо родиться.
Надо иметь потребность в личном большом театре, к которому ты
привлекаешь огромную аудиторию. И этим талантом обладают очень
немногие. И, как правило, запрос такой огромной чужой любви вызван тем,
что человек не имел любви в детстве. Потому что он не был счастлив в
своем маленьком мире. – А в чем самая страшная жертва звезды? –
В заблуждении. Ведь происходит подмена личного общественным, и придет
время, когда не станет сил держать внимание миллионов, когда тебе
захочется маленького мира, а его не будет. Потому что участие к тебе
нельзя достать откуда-то с полки: "Я здесь, участвуйте во мне". Оно
выращивается временем. И когда ты начинаешь нуждаться в настоящем, его
не окажется. – Видимо, в своей голове вы не звезда? – Я не звезда. – Каковы тогда мотивы вашей карьеры? –
Я очень люблю музыку. Мне очень понятен этот способ самовыражения.
Нравятся какие-то гармонии. У меня до сих пор бегут от них мурашки. – Когда смотришь ваши клипы, не можешь представить вас за приготовлением, скажем, воскресного обеда. – И напрасно. Я обожаю готовить и делаю это с удовольствием. Давно уже вытеснила Леню из кухни, хотя он прекрасный кулинар. Главред | 
